В наше время подлинное интеллектуальное достоинство - это не амбициозная самодеятельность, изобретающая велосипед и крылья, а честное и добросовестное усилие, добивающиеся возможности прокатиться на давно уже изобретённом. Велосипеде, автомобиле, самолёте.
Берёшь в руки хороший немецком роман, в нём прямо чёрным по белому:
"Сверхлитератор - это преемник князя духа, и соответствует он в мире духовном той замене владетельного князя богатыми людьми, которая совершилась в политическом мире. Так же, как князь духа неотделим от эпохи владетельных князей, сверхлитератор неотделим от эпохи сверхдредноутов и сверхунивермагов. Он есть особая форма связи духа с вещами сверхбольшого размера."
Скажем, Лев Толстой (граф) - князь духа. Повелитель и авторитет. Этот феномен возможен в мире, где существуют - вообще, в принципе существуют - такого рода отношения. Те, кто повеливают, и те, кем повеливают. Наличие высшего, безусловного авторитета, помазанного на царство предполагает сам характер высшего проявления власти и силы. Она может быть обналичена в любой общественной сфере - художественной, политической, духовной, и пр.
Смена "владетельного князя" на "сверхунивермаг" последовательно ведёт и к другой революции - условный Лев Толстой (властитель дум) заменяется (условным) Александром Солженицыным.
Лев Толстой опирался на священное право подкреплённое божественным талантом. Солженицын - опирается на своё общественное значение. Общественного значения он добивается политическим путём. Не своим словом. Оно здесь играет роль второ-третье-степенную. Слово - всего лишь роднит Солженицына с культурной традицией, ещё существующей в памяти, и в силу этой памяти обеспечивающей название - писатель. Само писательство уже больше не важно.
Важно - встречи с политиками, уровень связей, отношения с прессой, участие в конференциях, вовлечённость в животрепещущие проблемы современности, представительские функции, возможность говорить от имени нации, народа, просвящённой элиты.
Солженицын безусловно гений. Только не как писатель. Как человек, ухвативший суть - с писательством, в глобальном смысле, покончено. Шкуру, внешность можно ещё использовать, если наполнить эту внешность самоновейшим содержанием. Этим-то он и занимался с самого начала до самого конца.
По сути, "Один день..." попал в партийную компанию Хрущёва. ХХ съезд. Разоблачение культа личности, социализм с человеческим лицом, слово предоставляется нашему простому народу.
Что простой народ умеет говорить? Как? Сразу и хором? Разумеется, что и самая искренняя демократическая затея в государственном масшстабе всегда порождает жульничество представительства. Более того, нуждается в таком жульничестве. А Солженицын был к этому готов - он поднял руку и закричал: голос народа тут! тут он! тут! я голос!
И всё и началось.
Примечательно, как до сих пор, - теперь это выглядит наивно, и шито былыми нитками, но от этого только наглядней - он проталкивает свою особую общественную роль. Сараскина в солженицынской биографии пишет, что, типа, вся страна, всё общество перевернуло после публикации Иван Денисовича. Это враньё, конечно.
Журнальная публикация прошла как обычная журнальная публикация. Редакции журналов - да, взволновались. Дома творчества - да. Члены творческих союзов - да. Ростроповичи всякие - взволновались. А люди на работу ходили. Каждый день. Весь народ.
До них, до людей достучались не из журнала "Новый Мир", до них потом достучались - через газеты, через радиоголоса.
Льву Толстому не указ Синода славу принёс, а его книги. Солженицыну - не книги славу принесли. Общественный резонанс. Мировой масштаб. Внешне похоже, только места перепутаны. Причина и следствие. Из-за этой путаницы и возникает иллюзия, что Солж - великий писатель. А он общественник. Сверхлитератор.
У меня дома лежит до сих пор в книжном шкафу этот номер журнала, в твёрдой картонной обложке (выходил "Новый Мир" когда-то в таком виде), так даже и не затрёпан. Родители видно получили, прочитали, положили. Никакого ажиотажа. На работу ходили каждый день потому что.
Солженицын как писатель? Бред. Массовый бред.
