Туго шло с творческими достижениями - в основном отделывались общими словами, разбавляя воспоминаниями - "укрывшись под одеялом, подальше от всевидящего ока и всеслышащих ушей, рискуя жизнью и здоровьем, при свете лампы "летучая мышь", в катакомбах открыл(а) я "Архипелаг Гулаг".
Совсем швах обстояло дело с крылатыми фразами. Не рождён был покойник для творческого полёта. С крыши на чердак - большей высоты не брал. Поэтому откопать удалось одну единственную:
"Волкодав - прав, а людоед - нет."
Фраза эта из романа Солженицына "В круге первом", и произносит её, как это принято называть, "человек из народа" по имени Спиридон. Имя тоже ничего себе, чисто народное имя. Русское. Оно и понятно: Солженицын писатель народный, и герои у него самые лучшие и мудрые тоже из народа. Нержин - alter ego Солженицына - ителлигент - задаёт народному Спиридону нравственные вопросы: кто прав? кто неправ? когда можно совершать зло-насилие, в каких пропорциях, а Спиридон мудро эти вопросы разрешает.
Действительно - мудро. За ответом "Волкодав - прав, а людоед - нет" - стоит глубочайшая нравственная взвешенность. Солженицыну не свойственная, просто-таки, органически. Обычная риторика Солженицына казённа, тускла, мутна и прогоркла. А тут - живое, мудрое слово.
Очевидное несоответствие.
Не могу сказать, что я как-то мучительно размышлял на этот счёт, нет. Но внимание обратил. Ещё подумал, что есть же такая иллюстрация к теории вероятности, что если обезьяну посадить за пишущую машинку, то, спроецировав её усилия в вечность, можно допустить, что когда-нибудь она напишет "Войну и Мир". Вечности у Солженицына в распоряжении не было, а за несколько десятков лет творческой активности - колотил по машинке - вышла у него одна живая фраза.
Оказалось, что всё не так.
В книге Бенедикта Сарнова ("Сталин и Писатели", Книга Первая, Москва, ЭКСМО, 2008) в главе "Сталин и Эренбург" (стр. 682) приведена пространная цитата из военной статьи Ильи Эренбурга "Оправдание ненависти". Статья была опубликована 28 мая 1942 года.
" ... Мы верили в силу слова, и многие из нас понимали, что перед нами не люди, а страшные, отвратительные существа. Что человеческое братство диктует нам быть беспощадными к фашистам, что с гитлеровцами можно разговаривать только на языке снарядов и бомб.
Волкодав - прав, а людоед - нет."
Собственно, цитировать дальше нет смысла. Фронтовая публицистика Ильи Эренбурга как таковая нас не интересует.
Народный писатель, брендовый русский антикоммунист и антисталинист Солженицын обокрал советского еврея, сталиниста Эренбурга, вложив краденый еврейский афоризм в рот своему типа как чистопородному народному Спиридону.
В свете этой наглой кражи, обнаруживается не только чего стоит народность Солженицына - заведомая фальшивка, но и находит объяснение его упорный труд по изобличению Шолохова как якобы не подлинного автора "Тихого Дона".
На воре шапка горит.
И уж совсем мерзко выглядят стишки, порицающие приспособленчество и коньюнктурность Эренбурга (считай, что всех советских писателей), и превозносящие принципиальность Солжа:
"Жданов с платным аппаратом,
Шагинян, Сурков, Горбатов,
Главный фокусник - Илья...
Мог таким бы стать и я."
Если б не этот фокусник Илья, то и слова живого, чтоб помянуть новопреставленного Солжа, не нашлось бы.
Обокрал и оклеветал Эренбурга.
История, напрашивающаяся на обобщение. Характерная для Солженицына.
